Вот небольшое произведение с переключением кодов (на двух языках, русском и сербском). Текст мой, стихи тоже. Всё это чистейший вымысел, к реальности никакого отношения не имеет. Заранее прошу прощения у воображаемого читателя (особенно югославского) за возможные ошибки: сербский язык я знаю на самом деле очень слабо, но по-русски не пишется. [отредактировано и дополнено 13.03.2012]
— ...ти пак си Рус, ниси Србин. Зашто ти ратуеш за Србе?
— Эх... Била jе тамо, у моjоj отаџбине, — русский доброволец вздохнул, приподнялся и показал рукой к северо-востоку, — jедна девоjка, коjу jа сам волео, а она мене ниjе. Jа сам остао jедан, и отишао сам у рат за ослобођење братског српског народа од турског jарма. Тамо моjа љубав jе остала занавек, и jа чекам само душманско тане у срце. Да ли разумеш ти мене?..
— Не буди тужан, брате! Ћемо да налазимо тебе Српкињу.
Доброволец не отвечал. Он молча рассматривал едва различимые в темноте очертания чужой земли, слушал сербских повстанцев, певших о Косовской битве, и гнал прочь мысли о России, повторяя про себя: «одсад моjа отаџбина jе Србиjа, ниjе Русиjа...»
Непреодолимая сила выдернула его с корнем из той среды, в которой он жил, из среды многочисленной родни, уважавших и, видимо, даже любивших его друзей, оторвала от привычного течения жизни, от сословия и положения в обществе, и вытолкнула на Балканы, где тогда реками лилась славянская кровь. Он наспех выучил сербскохорватский язык, запомнил несколько фраз по-турецки, по-румынски и по-венгерски; на чумацких возах проехал всю Украину от Конотопа до западных границ Империи, ночью тайно перебрался через Прут, с цыганским табором прошёл всю румынскую землю от Ясс и до Железных ворот; едва не утонув, переплыл Дунай и выбрался около Голубацкой крепости. «Здраво, Србиjо-сестро!» На белградской дороге он присоединился к небольшому отряду повстанцев; на вопрос о своём происхождении ответил коротко: «Jа сам Рус».
... Над холмами занималась заря. В утреннем тумане лениво колыхались знамёна. Мирно и весело щебетали птички. Со стороны османского войска доносилась тягостная песня муэдзина. Было утро 18 августа 1805 года...
Да любите другъ друга, якоже Азъ возлюбихъ вы; больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положитъ за други своя.
— ...ти пак си Рус, ниси Србин. Зашто ти ратуеш за Србе?
— Эх... Била jе тамо, у моjоj отаџбине, — русский доброволец вздохнул, приподнялся и показал рукой к северо-востоку, — jедна девоjка, коjу jа сам волео, а она мене ниjе. Jа сам остао jедан, и отишао сам у рат за ослобођење братског српског народа од турског jарма. Тамо моjа љубав jе остала занавек, и jа чекам само душманско тане у срце. Да ли разумеш ти мене?..
— Не буди тужан, брате! Ћемо да налазимо тебе Српкињу.
Доброволец не отвечал. Он молча рассматривал едва различимые в темноте очертания чужой земли, слушал сербских повстанцев, певших о Косовской битве, и гнал прочь мысли о России, повторяя про себя: «одсад моjа отаџбина jе Србиjа, ниjе Русиjа...»
Непреодолимая сила выдернула его с корнем из той среды, в которой он жил, из среды многочисленной родни, уважавших и, видимо, даже любивших его друзей, оторвала от привычного течения жизни, от сословия и положения в обществе, и вытолкнула на Балканы, где тогда реками лилась славянская кровь. Он наспех выучил сербскохорватский язык, запомнил несколько фраз по-турецки, по-румынски и по-венгерски; на чумацких возах проехал всю Украину от Конотопа до западных границ Империи, ночью тайно перебрался через Прут, с цыганским табором прошёл всю румынскую землю от Ясс и до Железных ворот; едва не утонув, переплыл Дунай и выбрался около Голубацкой крепости. «Здраво, Србиjо-сестро!» На белградской дороге он присоединился к небольшому отряду повстанцев; на вопрос о своём происхождении ответил коротко: «Jа сам Рус».
... Над холмами занималась заря. В утреннем тумане лениво колыхались знамёна. Мирно и весело щебетали птички. Со стороны османского войска доносилась тягостная песня муэдзина. Было утро 18 августа 1805 года...
Огнём восстанья озарятся
Вершины гор и ширь равнин —
От ига власти чужестранцев
Освободится славянин.
Вот, скоро всем нашим народам,
Во тьме бродившим сотни лет,
Забрезжит истины, свободы,
Добра и радости рассвет.
Придёт конец вражде проклятой,
Забудется различье вер,
Будет союзником и братом
Русскому лях, хорвату — серб...
... так думал я о всеславянстве,
О вольной жизни впереди —
На поле под Иванковацем
С турецкой пулею в груди.
... Солнце клонилось к закату. Карађорђева воjска извоjевала jе велику победу над Турцима;
од овог дана почела jе нова независна Србиjа.
В тот день она, та самая «jедна девоjка», была не дома, в России, а здесь, на поле брани — но он не знал этого.
Вечером она разыскала его среди сотен убитых и раненых повстанцев; он успел только сказать ей:
«Я счастлив».Вершины гор и ширь равнин —
От ига власти чужестранцев
Освободится славянин.
Вот, скоро всем нашим народам,
Во тьме бродившим сотни лет,
Забрезжит истины, свободы,
Добра и радости рассвет.
Придёт конец вражде проклятой,
Забудется различье вер,
Будет союзником и братом
Русскому лях, хорвату — серб...
... так думал я о всеславянстве,
О вольной жизни впереди —
На поле под Иванковацем
С турецкой пулею в груди.
Да любите другъ друга, якоже Азъ возлюбихъ вы; больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положитъ за други своя.
Косовка девоjка, картина Уроша Предича, 1919 г.
Комментариев нет:
Отправить комментарий